В этот же день временный исполком приступил к своим обязанностям. Разместились в помещениях бывшего полицейского управления. Илья Снегирёв был назначен комиссаром почты-телеграфа и телефонной станции, но он заболел, и вместо него, вплоть до второго уездного съезда, обязанности исполнял Аркадий Константинович Михайловский.
Всё бы прошло спокойно, без инцидентов, если бы мы не сняли часовых полка с важных постов. Мы этим лишили штаб полка возможности распоряжаться имуществом, вооружением и полковыми деньгами. Командир полка Глазков срочно собрал офицеров, разослал их по ротам с тем, чтобы спровоцировать солдат, объяснив, что большевики опечатали склады и кассу, не выдают сахара и обмундирования, потому он, командир полка, не может обеспечивать солдат и их демобилизовать. Глазков побоялся снять с постов красногвардейцев - знал, что имеется пулемёт.
Часа в три Глазков звонит во временный исполком и требует, чтобы прислали представителя для переговоров, так как солдаты и офицеры, возмущённые действиями большевиков, явились к штабу полка и протестуют. Я говорю председателю исполкома товарищу Петрову: «Сходи. Ты хорошо знаком с полковником и всё разъясни». А он мне отвечает: «Это твоё дело. Ты добился советской власти, сам снимал посты и ставил красногвардейцев».
Я и пошёл. Товарищ Кановкин заявил, что он Белоклокова одного не пустит. Тогда включили в протокол Кановкина, и мы пошли. А что это значило? По-моему, Петров устроил ловушку. Ведь Петров был председателем городской думы. А может быть, он только струсил.
Когда мы подходили к штабу полка (бывший дом Боброва), увидели там до ста солдат с винтовками. Я спросил, почему собрались. Отвечают, что в казармы приходили офицеры и говорили, что большевики опечатали все склады и штаб полка. Я разъяснил, почему мы опечатали склады: чтобы офицерство не растащило продукты, обмундирование, вооружение и деньги. От меня солдаты узнали, что временный исполком уже назначил комиссаром 129-го полка Василия Крохова, который завтра же начнёт производить демобилизацию солдат и выдаст всё, что положено. Солдаты выслушали и разошлись.
А мы с Кановкиным пошли в штаб на второй этаж. В помещении полка было полно офицеров и сынков местной буржуазии. Как только мы вошли, нас сейчас же арестовали. Разделили по разным комнатам, находящимся одна против другой, и нам было видно друг друга. Меня обыскали, оружия не обнаружили, а Кановкина тут же обезоружили. Начали всячески оскорблять и грозить расправой. Подносили к голове револьвер. Мы слышим команду командира полка Глазкова: «Надо послать две роты, окружить штаб красногвардейцев и их разоружить».
Офицеры наставляли револьверы на Кановкина и требовали написать запис-ку, чтобы красногвардейцы передали им пулемёт. Сидим, как в мышеловке. Красногвардейцы не знают, где мы и что с нами происходит. А офицеры всё настойчивее требуют записки, тычут револьверами и грозят нам. Мне пришла мысль: М. Петров, наверняка, не сообщил красногвардейцам, где мы находимся, надо как-то дать знать о себе и что нам грозит». Говорю Кановкину: «Пиши записку, чтобы передали пулемёт прапорщику Афанасьеву». А сам думаю, что красногвардейцы не отдадут пулемёт, но догадаются, где мы. Кановкин написал записку о передаче пулемёта. Прапорщик поехал получать пулемёт. Но красно-гвардейцы его избили и выгнали, а сами заняли мельницу Беспалова. Сидя в штабе, мы слышим разговор по телефону полковника Глазкова с Беспаловым, который докладывает, что красногвардейцы у него на мельнице, а пулемёт установлен на крыше. Глазков даёт команду: "Окружить мельницу двумя ротами».
Было около четырёх часов вечера, начинало темнеть. Вдруг слышим команду: «Разойдись!». Входят два красногвардейца с винтовками и гранатами и говорят: «Штаб полка окружён». Офицерство струсило и от нас отступило. Смельчаки Фёдор Викентьев и Фёдор Степанов забирают нас и выводят на лестницу, тихо говорят: «Нас только двое, мы взяли офицеров на испуг, нужно срочно бежать».
В это время красногвардейцы с мельницы отошли на станцию Бугульма, тоже струсили без командира. Пока мы шли, начальник станции дал им паровоз с вагоном, и отряд выехал на станцию Ютаза. Добравшись до вокзала, я тут же дал телеграммы Уфимскому, Самарскому и Симбирскому ревкомам: "Офицеры 129-го полка восстали против советской власти. Немедленно высылайте красногвардейский отряд с пулемётом».
Кановкин срочно вызвал по телефону станцию Ютазу и приказал своему отряду немедленно возвратиться в Бугульму. Часов в 12 ночи отряд прибыл, а из Самары прибыли 20 вооружённых продармейцев под командой матроса Богданова. Они прибыли в распоряжение уполномоченного губпродкома товарища А. В. Зуева. Я и Кановкин объяснили Богданову и его отряду, что сегодня офицеры 129-го полка восстали против советской власти, надо восстание ликвидировать. Богданов согласился объединиться с нашим отрядом. Теперь мы имели 75 человек с пулемётом.
Ночь. Все спят. Офицерство полка никаких мер не предприняло, зная, что красногвардейцы на станции Ютаза. Мы снова заняли помещение окружного суда и решили этой же ночью произвести налёт на штаб полка. Заняли все дороги и перекрёстки. По городу назначили красногвардейский патруль. В тюрьме поставили двух часовых. Город объявили на военном положении, а сами в количестве десяти человек пошли арестовывать офицеров и командира полка Глазкова, которые жили в номерах Горячева. Надеялись захватить полковника врасплох. Но его комната была заперта. Обманным путём заставили его открыть дверь. Когда Кановкин и Богданов вошли в комнату, Глазков схватил револьвер, но Кановкин успел его пристрелить. Остальные офицеры, услышав стрельбу, попрыгали из окон и скрылись. Поздно ночью по улице ехали два офицера на извозчике. Патруль пытался их остановить, они не подчинились и ответили оскорблением. Красногвардейцы дали залп. Оба офицера были убиты. Ими оказались бывший комиссар города и уезда Каширин и капитан Рудин. Вместе с ними был убит извозчик Николай Паняев.
